Чтоб не возникло недопонимания: эти заметки не связаны напрямую с Дмитрием Быковым, лично с ним —одаренным литератором, умным острословом, заметной фигурой в российском оппозиционном движении. Все дело в том, что мысли, оглашаемые им по поводу русско-еврейских отношений и еврейства в целом, не вполне оригинальны: нечто подобное высказывает целый ряд заметных в России людей, как евреев, так и неевреев. И это не говоря уже о «полукровках», заблудившихся в культурно-этническом пространстве меж евреями и, допустим, русскими, и беспривязно блуждающими там, как коровы в лесной чащобе.
Я не обвиняю Быкова в плагиате, спаси бог! Просто его мнение совпадает с мнением некоторых, а, весьма допустимо, и многих в его стране. Пользуясь местоимением «мы», он воспроизводит хор, но и сольную партию — «голос из хора»; такое иногда случается с моими соплеменниками. Не пришло же ему в голову повторять вслед за несчастным последним императором русской земли сомнительный речевой оборот: «Мы — Николай Второй»; это вряд ли.
Еврейско-русские темы вправе, разумеется, поднимать всякий человек, имеющий к тому расположение: «На чужой роток не накидывай платок». Чугунным навершием этих тем, неусыпно будоражащих русское общество, в особенности интеллигенцию, явился труд покойного Александра Солженицына «Двести лет вместе» — сочинение тенденциозное и достаточно верхоглядное; одним словом, неудачное. И если Солженицын замыслил этой книгой подвести итог, поставить точку под русско-еврейским напряженным диалогом, он своей цели отнюдь не достиг. Пока евреи живут в России, такую точку поставить никому не дано. А поскольку они там живут и уезжать, по целому ряду причин, никуда не собираются, этот диалог будет продолжаться —то нагреваясь, то остывая в соответствии с обстоятельствами.
Наиболее ошеломляющим в этой вполне жизненной ситуации является, в передаче Дмитрия Быкова, вот что: «Что до еврейского мифа —именно растворенность в мировой культуре делает его поистине бессмертным. Израиль представляется мне уходом от этой всемирности, шагом назад, — и потому его выбирают те, кому архаика милей модерна, те, для кого ситуация имманентности комфортней конкурентности. В конце концов, рассеяние — светлое будущее (да частично и настоящее) каждой нации, и евреи тут были всего лишь впереди планеты всей». Вот тебе, бабушка, и Юрьев день…
«Растворенность в мировой культуре» — это не ход евреев к бессмертию, которого вообще ни для кого не существует в природе: все смертно, все, как это ни прискорбно, подвержено забвению. Которое тысячелетие карабкаясь и ползя по стволу древа Познания, мы по сей день не разобрались в том, что есть смерть. Зато можно утверждать с высокой долей уверенности, что мы и не думаем растворяться во «всемирности», как сахар в чае. Ради конкурентности и выживаемости, вполне естественно, мы погружаемся в культуру окружающих нас народов — но лишь наполовину; вторая половина остается безусловно национальной. Встречаются исключения из правил: Исаак Левитан. Но правило все же — Марк Шагал. Гениальный Борис Пастернак чурался своего происхождения, стремился решительно с ним порвать и страстно желал видеть свое родовое племя рассеянным бесследно среди других квартирантов Земли. Но именно эта страстность желания не позволяла великому поэту осуществить мечту — выработать в себе холодное безразличие к еврейским проблемам.
И любимый мною Борис Пастернак, и нынешние ревнители идеи «светлого рассеяния» пусть остаются при своем мнении, я не собираюсь их переубеждать: у них, возможно, есть весомые аргументы. А я предпочитаю оставаться с моим народом — миллионами евреев, вернувшихся из стран рассеяния в нашу отчизну. Они тоже придерживаются своего мнения: «Другой страны у нас нет». И это истинная правда. Хороша страна Швейцария — да не наша. И Россия хороша — и тоже не наша. «Хороша Маша, да не наша», — говорят русские люди, и про вольное космополитическое рассеяние они не думают, и на сладкие далекие страны губу не раскатывают, ну, разве что чуть-чуть. Другое дело — еврейские сторонники рассеяния и рассасывания. Приключись с ними форс-мажор, они, по словам Быкова, побегут куда угодно, хоть в пасть к крокодилу, только не в Израиль. Что тут скажешь?! К крокодилу так к крокодилу… Скатертью дорога, полотенцем путь.
Едва ли все эти страдатели-ревнители вступят в дискуссию с Экклезиастом, утверждавшим, что нет ничего нового под небом, все уже было до нас. Задолго до нас евреи принимали христианство — и, порывая с традиционной религией отцов, тайно или явно продолжали считать себя евреями. А другие ассимилировались — и, по мере сил и возможностей, стремились равнодушно оборвать все связи со своим народом. Иногда у них это получалось, но не часто: «громокипящий» еврейский темперамент проявлялся в потомках ассимилянтов, поколения спустя. В Израиле время от времени встречаются такие интереснейшие штучные экземпляры. Обычно они возвращаются к иудаизму, часто к самым ортодоксальным его формам.
А в Российской Федерации оставшиеся там евреи продолжают азартно и успешно заниматься не только коммерцией, но и политикой, в основном оппозиционной: туда, при «демократической вертикали», куда легче пробиться, чем в Кремль. Кроме того, действовать в оппозиции значительно живей и интересней, чем во власти: тут спору нет. И участие евреев в большевистском перевороте и последующем кровавом балагане почти забыто сторонами. «Простой» народ, просвещенный менее чем хотелось бы, продолжает твердить, что мы, дескать, распяли Христа и убили царя Николая; но и эти утверждения, возможно, утратят со временем остроту.
Глядя со стороны, с нашего Финикового берега, берет досада — чувство сугубо индивидуальное: не пора ли заблудившимся в лесу коровам выйти на солнечную поляну?
e-slovo.ru