Игорю Мироновичу Губерману 75 лет. Судя по обилию поздравлений в прессе, юбилей отмечает все прогрессивное русскоязычное человечество. Получается, он старше государства Израиль ровно настолько, чтобы взять на себя роль старшего брата и защищать нас на всех сценических площадках от Белого до Охотского морей не только от патологических антисемитов, но и от зомбированных жертв российских официальных СМИ. Число сердобольных, которым палестинскую птичку жалко, только растет, и от птичьего гриппа их никто не лечит. Губерман лечит смехом и убийственной иронией, но, подобно Айболиту, может прописать бармалеям и изрядную порцию касторки. Во всяком случае, на берегах Невы и Волги его ждут с не меньшим нетерпением, чем сказочного ветеринара на берегах Лимпопо. Назови его послом доброй воли, непременно пошлет, но по мне его гастрольная деятельность приносит имиджу Израиля куда больше пользы, чем весь аппарат МИДа. На месте министра Эдельштейна я бы учредил орден Губермана «За израильский образ мыслей и занятий». Все-таки мы народ Книги и, хотелось бы думать, не одной.
У него восхитительно тонкий вкус, я убедился в этом только вчера, когда во время телесюжета увидел в руках поэта газету «Глобус». С таким читателем приходится ответственно относиться к каждой написанной фразе, и невольно представляешь, как он отнесется к излишнему пафосу и к убогому глаголу, которым мы иной раз норовим пожечь целое сердечное отделение.
Примерно так:
Дурацким страхом я томлюсь
во время даже похорон.
Речей высоких я боюсь:
А что как пукнет Цицерон.
Мне нечасто доводилось общаться с Игорем Мироновичем, но первую встречу я запомнил.
Было тошно, жарко, очень торжественно, нудно и, самое страшное, на нас обрушился чудовищный воляпюк. Было видно, что оратор иврит так и не выучил, но русский уже благополучно забыл, и на этом суахили намеревается говорить, по крайней мере, до наших выступлений. Глянув на мою страдальческую рожу, Губерман молча протянул мне свою флягу. Знаете, в трудную минуту дорогого стоит.
Что пожелать такому осчастливленному талантом человеку? Полных залов? Так они у него есть. Всенародной любви? Его встречают на ура в любой географической точке планеты, где есть русские - а где их нет? Новых книг? Так он не может не писать, и кого издателям тиражировать в первую очередь. Только здоровья, поскольку здоровье Игоря Губермана – наше национальное достояние.
Не сочтите, пожалуйста, Игорь Миронович, эти строки за мою попытку себя под Губерманом чистить. Дело было в аккурат во время обеда, в обед к нам в «Глобус» любил заглянуть покойный актер Валентин Никулин и еще масса людей веселых и интересных.
Это было безитернетное время, а потому редакции осаждали и толпы графоманов. Не углядишь в глазок – и амба. Так вот, во время тоста, заметьте, моего тоста, в кабинет прорывается самый известный графоман Израиля и с порога начинает, как юродивый, голосить:
_- Спасибо за то, что вы есть!
- …И пить! – только и осталось добавить.
Думаю, на Вашем юбилее этот тост был бы вполне уместен.
В день своего 75-летия поэт Игорь Губерман познакомил Радио Свобода с новейшими гариками и лучшим вопросом за три четверти века.
– Что видно из вашего 75-летнего окна?
– Видно вот что: я живу в Израиле - изумительной стране, и все будет хорошо. А еще мне очень видна - старики, они опасливые - жуткая беда для всего мира от нарыва на исламе, который называется фундаментализм. От этого будет всем полный кошмар. Но надеюсь, что Нотр-Дам превратится в медресе еще не скоро.
– Вы печалитесь именно о Нотр-Даме?
– Я как бы обо всем человечестве немножко пекусь. Господь Бог его ослепил на время, и это очень заметно.
– Возьмем, все же, ближе: Россию. Меняется ли она для вас?
– Она ко мне все время повернута изумительной стороной. Меня встречают прекрасные люди, у меня отменные залы: приходят те, кто любят мои стишки. Но к своим жителям она, по-моему, повернута, мягко говоря, совсем другой стороной.
– А ваш слушатель?
– Могу сказать с некоторой долей хвастовства, что он очень помолодел. Раньше на меня шли от сорока и до восьмидесяти – те, кто знали мои стишки по самиздату; а сейчас по счастью идет и молодежь. Но я не могу вам гарантировать, что она идет на мои удивительные песнопения: слышать со сцены русский мат – большое развлечение.
Практически каждый мой концерт содержит минут тридцать вопросов и ответов: все первое отделение мне пишут записки – иногда просто гениальные, хоть издавай книги (собственно, я их немножко вставляю в книги), а я на них во втором отделении отвечаю.
– Рейтинг лучших есть? Или хотя бы самых частых.
– Безумно часто женщины спрашивают, как выйти замуж за еврея. Иногда напишут, как девушке с двумя детьми выйти замуж за еврея. Это стало какой-то очень интересной темой в России: практически на каждом концерте один-два таких вопроса. Я отвечаю очень грустным коротким стишком: "Русской девушке теперича нелегко сыскать Гуревича".
– Сейчас едут больше к вам или от вас?
– Вернулись из Израиля в Россию очень немногие – в пределах стандартной эмиграционной нормы, процентов до 10-ти. Очень многие уехали в Америку. Уехали очень много чисто русских людей. Формальная цифра, которая была совсем недавно названа кем-то из начальства – полтора миллиона уехавших из России за последние годы – это вранье: их гораздо больше… В одном только Лондоне – я только что был там – уже сейчас полмиллиона россиян.
– Сколько из них пришли увидеть вас? За гариками, за матом, за ностальгией?
– У меня в Англии не было концертов, я был там в очень интересной роли. Помните, был анекдот про кота? Он был такой гуляка, ё…рь и все время пропадал по крышам и чердакам. А потом он состарился, одряхлел – но ночами пропадать не перестал. Ему говорят: "А сейчас ты чего, зачем?" Он говорит: "А я теперь консультант". Так вот там был всемирный фестиваль русскоязычных поэтов, живущих вне России, я там был в жюри.
– Лев Лосев рассказывал об Иосифе Бродском: "Однажды они с Юзом Алешковским всерьез обсуждали покупку шпионских магнитофончиков. Попросить знакомых американских аспирантов-славистов потолкаться в России у пивных ларьков, позаписывать музыку родной речи… Оба порядочные фантазеры". Каково сегодняшнее русское слово вне России? Магнитофончик ему не требуется для музыки?
– Зависит от регионов. Например, в Америке на Брайтоне русская речь такая сочная и такая фривольная, что просто ей обрадуешься. В самой России русская речь очень неправильная и с безумным количеством сегодняшних искажений– в том числе с добавлением лагерного сленга, который властно просочился. А во всем мире русская речь процветает необыкновенно. И она – хорошая, она настоящая. Люди читают интернет, люди смотрят телевизор, люди в изобилии читают русские книжки, русские магазины везде просто процветают. Это действительно читатель, потому что книги очень дороги. Он их покупает не для того, чтобы у него стояли книжки на полке в цвет обоев, а чтобы читать.
– То есть, русский читатель сейчас во многом за границей?
– В гигантском количестве. И это огромное счастье. Вы знаете, если я чего и патриот в этой жизни, то русского языка.
- А засилие блатного сленга – не наследие ли времен "интеллигенция поет блатные песни"?
- Допелись немножко, да. Но и у нас сейчас на пьянках – где я, во всяком случае, участвую – безусловно интеллигентные люди, не говоря о всяких степенях, поют советские песни, военные, блатные. И голоса не насмешливые, с любовью поют. Какое-то торжество русского языка, я бы даже сказал высоко и красиво – русской просодии. Только не спрашивайте меня, что это такое...
А гарики я сейчас пишу грустные, все о старости.
На жизненной дороге этой длинной
уже возле последнего вокзала
опять душа становится невинной,
поскольку напрочь память отказала.
Дурацким страхом я томлюсь
во время даже похорон.
Речей высоких я боюсь:
а что как пукнет Цицерон?
У старости несложные приметы:
советовать охота старикам.
И, сидя на корриде, мы советы
даем тореадорам и быкам.
Мне забавно жить на свете,
даже сидя дома.
В голове то свищет ветер,
то шуршит солома.
Пришел я к горестному мнению
от наблюдений долгих лет:
вся сволочь склонна к единению,
а все порядочные - нет.
– Строго по классику: порядочные люди должны объединяться?
– Черт его знает. Лучше без выводов.
Дайджест по материалам Леонида Луцкого (газета "Секрет") и Юрия Васильева (Радио Свобода)