Общаюсь Люди | Группы
Смотрю Новости | Статьи | Видео
Ищу Знакомства | Работа | Путешествия
Учусь Вебинары | Ответы
Действую Медиа-Центр | События | Партнеры
Великий антисоветский писатель Даниил Иванович Хармс (Ювачев), основоположник литературы абсурда, не был евреем. Он был русским. Но в мире, окружавшем его, было очень много еврейского — друзья-евреи, коллеги-евреи, красивые еврейские женщины, каббала, наконец. Это просто не могло не отразиться в творчестве Хармса.
ШАЛОМ ВЕ-АХАВА
Даниил Ювачев появился на свет 17 (30 по новому стилю) декабря 1905 года. Его отец, Иван Павлович Ювачев, по этому случаю записал: «Пришел батюшка и стали решать вопрос, как назвать сына. Сообща решили назвать Даниилом. Во-1) сегодня память Даниила, 2) 12 дней тому назад в 6-м часу видел во сне его, 3) по имени его “Суд божий” можно назвать и свои личные страдания 14 дней в революцию России; 4) самый дорогой пророк для меня, из которого я строю свою философию...»[1]
По этой записи можно понять, что отец Даниила был глубоко верующим человеком, православным и мистиком. Его дорога к религии была непростой. Член «Народной воли», мичман Черноморского флота Иван Ювачев был в 1884 году приговорен к смертной казни, замененной пятнадцатью годами каторжных работ. В заточении и произошло его обращение к религии. На каторжном острове Сахалин Ювачев начал свою писательскую карьеру — под псевдонимом Миролюбов он описывал жизнь ссыльных.
В 1895 году Иван Павлович был освобожден с каторги досрочно, затем совершил кругосветное путешествие, после чего в 1899 году поселился в Санкт-Петербурге, где и родился его сын Даниил.
На свободе он продолжил писать. Названия книг говорят сами за себя: «Восемь лет на Сахалине. Записки ссыльно-каторжного», «Паломничество в Палестину к Гробу Господню: Очерки путешествия в Константинополь, Малую Азию, Сирию, Палестину, Египет и Грецию», «Шлиссельбургская крепость», «Между миром и монастырем», «Тайны Царства Небесного». Некоторые сочинения подписаны уже упомянутым псевдонимом «Миролюбов». На обложке одного из дневников отца Хармса тот же псевдоним записан древнееврейскими буквами — «Шалом ве-ахава» — «мир и любовь»[2].
Древнееврейский язык Иван Ювачев начал учить в ссылке, на Сахалине. Вероятнее всего — чтобы лучше понимать Писание. 13 декабря 1887 года он пишет письмо родным с просьбой прислать ему книги, в том числе и «учебник древнего (библейского) еврейского языка»[3].
РУИНЫ КАББАЛЫ
Подобно отцу, Даниил Иванович Ювачев был верующим, предпочитал подписываться псевдонимом и тоже учил древнееврейский. Хотя и не очень усердно.
Слово «кабала» (так, с одним «б») у Хармса встречается уже в одном из самых ранних стихотворений «Землю, говорят, изобрели конюхи» (1925). Кроме «руин кабалы» в стихотворении упоминаются также «валоамова ослица», и «сын Авроамов»[4].
16 ноября 1926 года Хармс заносит в записную книжку:
Пивная угол Введен.
2б. [Ш. и] В. и Х.
217-81. XV в. Иоффе Меэд. ЗЕЕР АКФИН
[ЗОГР] ЗОГАР — Сияние. XII.
Густав Мейринк (австриец) родился в Вене в 1868 г. Впервые выступил в печати в 1902 году. Голем 1915 г.
<…>
Тарочная игра (в карты) tarok или tarot то же, что еврейское Tora — закон, или древнеегипедское tarut — вопрошаемый, или зендское слово — tarisk — я требую ответа.
<…>
Рабби бен-Акиба — встретил самого себя.
Изрыгни плод познания добра и зла и потухнет меч архангельский и отведуешь ты плод жизни.
Эпоха созидания Талмуда распадается на три периода:
соферов (книжников), танаев (учителей) и амораев (толкователей).
Существует два Талмуда: Палестинский и Вавилонский.
Хасидизм.
[Бальшем] Рабби Исроэль Баал Шем: обладатель доброго имени (теф.)
Рабби Нахменке из Брацлава[5].
Попробуем расшифровать запись. В пивной на углу Хармс и Введенский пили пиво. Потом там (или в другом месте) состоялась беседа, в которой участвовали Хармс и Введенский (Шурка), а также, возможно, две дамы. То ли в ходе этой беседы, то ли вскоре после нее Хармс узнал о книге Густава Майринка «Голем», иудаизме, хасидизме, каббале. От Введенского или кого другого — непонятно.
От рассказов знакомых Хармс переходит к литературе. Запись, скорее всего, сделанная в ноябре 1926 года:
Очерки Каббалы. Э. Трубик. 1886 г. изд.
[Оккульт. Доктора Яновского]
Владимир Соловьев. VIII или IX том. О Каббале
Синагога Сатаны. Пшебышевского
Талмудический раскол.
Миснагды рационалисты Хасиды[6].
Запись с каббалистическими терминами, сделанная в том же месяце:
Сейфа Разиил Сефер Иецира
Мехавиа (Мерхаба) Сефер Га-бахер
Пардес римоним
Леонид Липавский
Яков Друскин
Книгу Разиила, разумеется, правильнее именовать сефер, мистику Колесницы — маасе меркава, а «Книгу света» — Сефер а-баир. Но это мелочи, как сказал бы сам Хармс, «так всегда выглядит в моем написании».
26 ноября 1926 года Хармс сочиняет стишок, герой которого получает еврейскую фамилию, а место действия совпадает с местом повлиявшей на Хармса беседы о каббале:
Яков Лейбус он художник
был в пивной. И я был там
он сказал мне: я пирожник
Я ответил: пополам[7].
В начале декабря обладатель теофорного имени «Б-г — мой судья» записывает расшифровку теофорных имен архангелов:
«Михаил Кто как Б-г
Гавриил Муж Б-г
Рафаил Врачъ Б-жий
Уриил Огонь Б-жий
Саладиил Молитва Б-жия
Иегудиил Хвала Б-жия
Варахиил Благословение Б-жие[8].
И опять маленькая ошибка — не Саладиил, а Салафиил (Шеалтиэль).
В декабре Хармс продолжает поиски специальной литературы («Jean le Pavey. Le Zogar. Несколько томов»[9]) и гадает на Библии, насколько удачен будет новый роман.
В марте 1927 года Хармс рисует в записной книжке табличку в три столбца. В левом — цифры с 1 до 22, в среднем — русские названия букв древнееврейского алфавита, в правом — сами буквы, написанные довольно коряво, с исправлениями. Писать, похоже, было нелегко, дело дошло только до буквы «мем»[10]. На соседней странице — перерисована известная каббалистическая схема сфирот[11].
С каббалистической схемой соседствует вполне абсурдистский текст: «Часть кельтов спасаясь от брундесс выселились из отечества (около 10 000 лет до Р. Х.) и добрались через страны занимаемые черными до местности, теперь называющейся Аравией. Это были те кочующие Кельты или Бодоны, часть которых позже, после тысячи превратностей, составила Еврейский народ»[12]. Примерно в то время, когда была записана эта история, в январе 1927 года, Даниил Хармс начал нюхать эфир.
В записной книжке появляется не только древнееврейский алфавит, но и записанные русскими буквами слова на недревнееврейском, он же идиш: «Ахохм — остряк. Ахосм — жених. Азохм — вей»[13].
Со временем еврейско-каббалистическая тема затихает, но не исчезает из записных книжек Хармса совсем.
Лето 1928 года — «Сефер Иецира (Гилхот Иецира) (книга творения) (правило сотворения)»[14]. Тогда же — «Ражбэ Шим-ойн, бен ие хои — основатель каббалы. (Запись каббалы.) I–II в. п. Р. Х.»[15].
Январь 1931 года. Новая книжка, новая таблица — в четыре столбца. Порядковый номер, буква ивритского алфавита (на этот раз написаны все 22 буквы и гораздо увереннее), название карты таро, ее значение[16]. В той же книжке, ближе к концу, снова древнееврейский алфавит — с русскими названиями букв, которые записаны в ашкеназском произношении («бейс» вместо «бет», например) и ошибками. Рядом[17] с древнееврейскими буквами — тетраграмматон и в русской транскрипции гам зу литейво — распространенная присказка гам зо ле-това («и это к лучшему»), идущая от известного талмудического рассказа о рабби Акиве.
КУФ КУФ КУФ
Древнееврейские штудии Хармса отразились и в его творчестве. Октябрь 1929 года. Стихотворение, начинающееся строчками «Все все все деревья пиф», содержит такие строки:
Все все все славяне пиф
все все все евреи паф
вся вся вся Россия пуф[18].
В стихотворении «Лапа», написанном летом 1930 года, один из героев зовется Ангел Капуста. По ходу развития сюжета он становится Копустой, Коптустой, Хлампустой, Хлемпистой. Ни у одного хармсоведа не приводится четкого объяснения этому имени, но возможная разгадка в переводе с/на древнееврейский. Капуста — крув, херувим — тоже крув. Получается — ангел Херувим[19].
В написанном тем же летом стихотворении «Месть» в какой-то момент возникает смесь звукоподражания древнееврейскому с русским:
куф куф куф
Престол гелинеф
Херуф небо и земля
Сераф славы твоя.
Чуть ниже идет строфа:
льется время
спит арон
стонут братья
с трех сторон[20].
Братья — возможно (про абсурдистские стихи вообще сложно говорить определенно), сыновья первосвященника Аарона Надав и Авигу, пожранные небесным огнем за свое прегрешение (Ваикра, 10:1-2).
Библейскую аллюзию можно предположить еще в одной строфе, оставшейся только в черновом варианте стихотворения:
скажите евреи
как можно скорее
где вода и где земля[21].
Видимо, имеется в виду процесс сотворения мира, самое начало книги Берешит.
Летом 1933 года Хармс разрабатывает секретный шифр, который использует для записей на наиболее интимные темы. Шифр довольно простой: каждая буква русского алфавита всегда заменяется одним и тем же знаком. Две буквы поразительно похожи на древнееврейские: «а» на «тет», «и» — на «хет»[22].
Без каббалы тоже не обошлось. В одном из классических рассказов — «Макаров и Петерсен. № 3»[23] — присутствует таинственная книга, о которой надо говорить возвышенно и даже мыть руки прежде, чем ее касаться. Книга называется МАЛГИЛ. Название это, с одной стороны, довольно похоже на мегила («свиток»). Можно здесь углядеть и другие ивритские корни, в том числе ведущие к слову голем.
К слову, о големе. Книга Густава Майринка «Голем» была одной из любимых книг Хармса. «Он очень любил книгу “Голем” <...> и часто ее перечитывал. Для Дани “Голем” был очень важен. Я даже не знаю почему. Он о ней много говорил, давал мне читать. Это была, так сказать, святая вещь в доме»[24], — вспоминала Марина Малич, вторая жена Хармса.
В списке любимых авторов, составленных Хармсом, Майринк соседствует с другими авторами, писавшими на еврейскую тему: Шолом-Алейхемом, Перуцем и Менделе Мойхер-Сфоримом[25].
И разумеется, нельзя пройти мимо самого псевдонима «Хармс». Кроме версий происхождения из английского, санскрита, древнегреческого языков есть и древнееврейская версия. Херем — «запрет», «анафема», «отлучение». Известный хармсовед Валерий Сажин указывал в этой связи на дневниковую запись: «Вчера папа сказал мне, что пока я буду Хармс, меня будут преследовать нужды. Даниил Чармс. 23 декабря 1936 года»[26].
Даниил Ювачев подписывался и другими псевдонимами, их у него было множество, «Даниил Хармс» был любимым, но не единственным. Осенью 1934 года он занимался подбором возможных новых псевдонимов, записывая варианты в записную книжку. Среди вариантов присутствуют как звучащие по-западноевропейски, так и по-еврейски: «Хабам. ХАРМС. Хомес Хомен ШАРОН. Даниил ШАРОН... [Даниил Хельгот. Даниил Хельган[д]г] Даниил Хельганг... Даниил Иванович Дандан Дондон Даниил Дандан … [Даниил Дадан. Данан. Дадан. Шадан. Шаден»[27].
«ЧТО ЖЕ КАСАЕТСЯ ЕВРЕЕВ, ТО В НИХ ЧТО-ТО ЕСТЬ»
Можно предположить, что в изучении древнееврейского языка и традиций Хармсу помогал кто-то из ближнего окружения.
Марина Малич вспоминала: «У нас было много друзей-евреев, прежде всего у Дани. Он относился к евреям с какой-то особенной нежностью. И они тянулись к нему»[28].
Наиболее вероятные кандидаты в «учителя» Хармса — двое членов домашнего содружества поэтов и философов «Чинари», куда входил и сам Хармс. Это Яков Семенович (Шимелевич) Друскин (он же Яшка Друзкин в хармсовском написании) и Леонид Савельевич Липавский.
Хотя русского «чинаря» Введенского тоже не стоит списывать со счетов (вспомним разговор в пивной). В пользу Друскина — фамилия, указывающая на происхождение предков из местечка Друскеники (нынешнего литовского Друскининкая). В пользу Липавского — высказывания на тему еврейских древностей, записанные в ходе разговоров «чинарей». Так, когда «чинари» называли списки вещей, которые их интересуют, Хармс, в числе прочего, вспомнил про каббалу[29]. В списке Липавского — «предки, евреи»[30].
Во время одной из встреч «чинарей» Липавский рассказал друзьям понравившееся ему описание «радости водочерпания» (древнего обряда праздника Суккот) из Еврейской энциклопедии: «Кто не видел радости водочерпания, тот не видел радости в своей жизни. Благочестивые люди и общественные деятели плясали перед народом и распевали хвалебные песни, а хор левитов, расположенный на пятнадцати ступенях, ведших из мужского отделения в женское, играл на разного наименования инструментах, распевая в это же время псалмы восхождения. Член синедриона, правнук Гиллеля, раббан Симон бен Гамман не стеснялся жонглировать для увеселения народа, подбрасывая и подхватывая восемь горящих факелов, без того, чтобы они на лету не сталкивались. Настроение было глубоко религиозным. Одни восклицали: Блаженна наша молодость, что за нее не приходится краснеть нашей старости. Другие же пели: Блаженна наша старость, что искупила грехи вашей молодости!»[31]
Фрагмент еще одной «чинарской» беседы. Хармс (Д. Х.), Савельев (Л. Л.) и Дмитрий Дмитриевич Михайлов (Д. Д.), «распивая водку и закусывая копченым сигом», обсуждали различия народов:
Д. Д.: Древние греки чувствовали только пространство, евреи — только время... Ослабление чувства времени проявляется прежде всего в неуважении к смене поколений, к рождению. Но можно спросить, почему же тогда у греков были мифы, и откуда у евреев способность к коммерческой спекуляции. Я толкую это как психические экскременты, чуждые им.
Л. Л.: Все это страшно неточно. Пространство надо не противопоставлять времени, а выводить из него. Что касается евреев, то спекуляция коммерческая — сестра спекуляции философской. У евреев потеря прочности и в связи с этим стремление прикрепиться к абсолютному, тоска по нему, по центру, боязнь провинциализма. Это и есть то, что кто-то назвал семитической серьезностью...
Д. Х.: Наш способ деления вообще, очевидно, неправилен. Мы как бы пользуемся целыми числами, а в природе границы проходят на каких-то дробях. Что же касается евреев, то в них что-то есть, какой-то компас[32].
И еще один разговор «чинарей». Николай Заболоцкий (Н. А.) и Липавский обсуждают Друскина (Я. С.):
Н. А.: Быть бы Я. С. еврейским начетчиком, а он сбился с пути и оттого тоскует.
Л. Л.: Его женили бы тогда шестнадцати лет, так что ему не нужно было бы об этом думать. Жена бы работала, а он предавался мудрости и пользовался почетом и уважением[33].
ЛЮБИМЫЕ ЖЕНЩИНЫ ГИММЕЛЬКУМОВА-ШАРОНА
В литературных произведениях Хармса евреи далеко не всегда упоминаются в положительном контексте. Например, «Рабинович, тот который лежал под кроватями, который не мыл ног, который насиловал чужих жен»[34]. Или вот такая стихотворная строчка:
Ты-с Ты-с Ты-с Ты-с
хоть и жид, а все же лыс[35].
В рассказе «Обезоруженный, или Неудавшаяся любовь» (Трагический водевиль в одном действии)»[36] некий Лев Маркович пытается соблазнить даму и вдруг обнаруживает пропажу инструмента соблазнения. Персонаж является полным тезкой одного из знакомых Хармса — прозаика и переводчика Льва Марковича Вейсенберга.
В антисемитизме Хармса заподозрить сложно. Так, работая над переводом «Плиха и Плюха» Вильгельма Буша на русский, он выкинул пятую главу оригинала, выдержанную в антисемитском тоне[37].
В чем же дело? Мне видятся два возможных объяснения. Во-первых, нелюбовь Хармса к представителям власти. Возможно, не случайно вымышленный Рабинович возник вскоре после знакомства с реальным Лазарем Коганом, следователем секретно-политического отдела ГПУ. В 1929 году Коган допрашивал первую жену Хармса Эстер Русакову и членов ее семьи. Вскоре Хармс написал:
в этой комнате Коган
под столом держал наган
в этот бак Игудиил
дуло в череп наводил.
и клочек волос трепал.
Я сидел и трепетал[38].
Пройдет еще два года, и Коган будет допрашивать подследственного Хармса. В 1938 году Лазаря Когана, разумеется, расстреляют.
«Политическую» версию подтверждает следующая запись в записной книжке, сделанная 14 июля 1933 года. «Видел отвратительный антисемитский фильм “Сквозь слезы”»[39]. Фильм «Сквозь слезы, или Страницы прошлого», снятый в 1928 году по рассказам Шолом-Алейхема режиссером Григорием Гричером-Чериковером фактически на экспорт, для проката в Соединенных Штатах, чудом дошел до наших дней. Картину принято считать шедевром советского еврейского кинематографа. Почему «антисемитский фильм»? Большинство зрителей-евреев видели и видят в фильме Гричера-Чериковера репортаж из прошлого, ностальгию по канувшим в Лету местечкам. Хармса не трогала романтика штетла, зато явно мешала вторая составляющая фильма — Шолом-Алейхема в картине мощно приправили советской революционной пропагандой.
Второе возможное объяснение нелюбви Хармса к отдельным евреям состоит в том, что он очень любил евреек:
Я не люблю русских женщин.
А русская женщина, да еще похудевшая, да еще похудевшая
Фиринть перекринть!
Да еще похудевшая, —
Это дрянь!
Фу! фу! фу!
Я люблю полных евреек!
Вот это прелесть!
Вот это прелесть!
Вот это,
вот это,
вот это прелесть![40]
Еврейкой была первая жена писателя — Эстер Русакова. «Она была француженка, еврейка-француженка»[41], — свидетельствовала вторая супруга, Марина Малич. Среди многочисленных возлюбленных Хармса еврейки также попадались нередко.
Любовь Хармса к еврейкам, как платоническая, так и плотская, разумеется, неоднократно зафиксирована в его творчестве. Например, в стихотворении «Люблю порой смотреть в окно...» (1936–1937):
Я долго, пристально смотрю
В лицо молоденькой еврейки
Стараясь прочитать в чертах ее лица
Законы женских чар[42].
Или в рассказе «Упадание (Вблизи и вдали)», где действуют две героини по имени Ида Марковна, одна из них голая[43]. Еще более откровенные фантазии выплескиваются на бумагу в безымянном рассказе 1940 года, начинающемся словами «Я не стал затыкать ушей»:
Голая еврейская девушка раздвигает ножки и выливает на свои половые органы из чашки молоко. Молоко стекает в глубоку<ю> столовую тарелку. Из тарелки молоко переливают обратно в чашку и предлагают мне выпить. Я пью; от молока пахнет сыром...[44]
В мире сексуальных и литературных фантазий Хармса еврей-мужчина виделся соперником, а сам герой и автор вполне логично обретал еврейские черты:
Дни летят как ласточки
А мы летим как палочки
Часы стучат на полочке
А я сижу в ермолочке[45].
В 1933 году рождается цикл рассказов о Гиммелькумове[46]. Персонаж этих рассказов обладает рядом привычек самого Хармса, по крайней мере, его лирического героя. «Гиммелькумов смотрел на девушку в противоположном окне. Но девушка в противоположном окне ни разу не посмотрела на Гиммелькумова. “Это она от застенчивости”, — думал Гиммелькумов». «Кончился табак и Гиммелькумову нечего было курить. Он сосал пустую трубку, но это еще больше увеличивало пытку. Так прошло часа два. А потом табак появился».
Фамилия Гиммелькумов, наполовину состоящая из третьей буквы древнееврейского алфавита «гимель», как отметил хармсовед Феликс Кувшинов, перекликается с именами двух персонажей майринковского «Голема» — собственно Големом и раввином Гилелем[47].
Автопортрет Даниила Хармса.
Середина 1930-х годов
«ЛАММЕД-ВОВ»
24 марта 1929 года Даниил Хармс написал стихотворение «Ку. Шу. Тарфик. Ананан». Один из героев, давших стихотворению имя, Ку, произносит следующие речи:
Я Ку проповедник и Ламмед-Вов
сверху бездна, снизу ров
по бокам толпы львов...
Ложится за угол владыка умов.
И тысяча мышиц выходит из домов.
Но шкаф над вами есть Ламмед-Вов...
Похлебка, сваренная из бобов
недостойна пищи Богов
и меня отшельника Ламмед-Вов[48].
Хармс определенно слышал от знакомых историю о «ламед-вовниках», тридцати шести скрытых праведниках. «Ламед-вовник» внешне ничем не отличается от обычных людей. Он может быть ремесленником, водоносом, дровосеком, учителем математики в вечерней школе, редактором в издательстве. Окружающие не подозревают о его святости, чудеса «ламед-вовник» творит тайно. Возможно, Даниил Хармс с присущей ему скромностью считал «ламед-вовником» себя. «Это будет рассказ о чудотворце, который живет в наше время и не творит чудес». Он знает, что он «чудотворец и может сотворить любое чудо, но он этого не делает. Его выселяют из квартиры, он знает, что стоит ему только махнуть платком, и квартира останется за ним, но он не делает этого, он покорно съезжает с квартиры и живет за городом в сарае… и в конце концов умирает, не сделав за свою жизнь ни одного чуда»[49].
Даниил Хармс умер даже не в сарае, а в психиатрическом отделении тюремной больницы. Рукописи его должны были погибнуть в разбомбленном доме на улице Маяковского. Тому, что мир Даниила Хармса существует до сих пор, все мы обязаны человеку, который, шатаясь от дистрофии, прошел по февральскому блокадному Ленинграду с детскими саночками, чтобы взять эти рукописи и сохранить их, — «ламед-вовнику» Якову Шимелевичу Друскину.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал
[1]. Александров А. А. Краткая хроника жизни и творчества Даниила Хармса // Хармс Д. Полет в небеса: Стихи. Проза. Драмы. Письма. Л., 1988. С. 538.
[2]. Вступительная статья Е. Н. Строгановой к: «Мне кажется, я люблю ее и любил искренно...» Эпистолярный дневник Ивана Ювачева // Новый мир. 2001. № 6.
[3]. ГАТО. Ф. 911. Оп. 1. Ед. хр. 3. Конв. 2. Л. 20. Цит. по: Примечания Е. Н. Строгановой, А. И. Новиковой // Там же.
[4]. Хармс Д. Полное собрание сочинений. СПб., 1997–2002. Том 1: Стихотворения. С. 31. Здесь и далее все тексты Хармса приводятся с соблюдением орфографии и пунктуации автора.
[5]. Там же. Записные книжки. Ч. 1. С. 99–100. Квадратными скобками здесь и далее обозначен текст, зачеркнутый автором.
[6]. Там же. С. 101.
[7]. Там же. С. 104.
[8]. Там же. С. 114.
[9]. Там же. С. 115.
[10]. Там же, С. 138.
[11]. Там же. С. 139.
[12]. Там же. С. 138.
[13]. Там же. С. 144.
[14]. Там же. С. 237.
[15]. Там же. С. 239.
[16]. Там же. С. 400.
[17]. Там же. С. 416.
[18]. Там же. Т. 1: Стихотворения. С. 101.
[19]. Там же. С. 128–146.
[20]. Там же. С. 153.
[21]. Там же. С. 375.
[22]. Там же. Записные книжки. Часть 2. С. 153.
[23]. Там же. Т. 2: Проза и сценки. Драматические произведения.
С. 343–344.
[24]. Глоцер В. И. Марина Дурново. Мой муж Даниил Хармс. М., 2000. С. 78.
[25]. Хармс Д. Записные книжки. Часть 2. С. 191.
[26]. Там же. С. 190.
[27]. Там же. С. 98, 106, 109.
[28]. Глоцер В. И. С. 78.
[29]. Хармс Д. Записные книжки. Часть 2. С. 20.
[30]. «...Сборище друзей, оставленных судьбою»: А. Введенский, Л. Липавский, Я. Друскин, Д. Хармс, Н. Олейников: «Чинари» в текстах, документах и исследованиях: В 2-х т. / Сост., подгот. текста и коммент. Л. Друскиной, В. Сажина, А. Машевского. М., 2000. Т. 1. С. 176.
[31]. Там же. С. 176–177.
[32]. Там же. С. 196–197.
[33]. Там же. С. 212.
[34]. Хармс Д. Т. 1. С. 128.
[35]. Там же. С. 157.
[36]. Там же. Т. 2. С. 159–160.
[37]. Анисимов С. Кто вы, Даниил Хармс? Рец. на кн. Александра Кобринского «Даниил Хармс» // Booknik.ru: Еврейские тексты и темы. 31.10.2008 (http://booknik.ru/reviews/non-fiction/?id=27878).
[38]. Хармс Д. Т. 1. С. 126.
[39]. Там же. Записные книжки. Часть 2. С. 17.
[40]. Там же. Т. 1. С. 194.
[41]. Глоцер В. И. С. 57.
[42]. Хармс Д. Т. 1. С. 328.
[43]. Там же. Т. 2. С. 152–153.
[44]. Там же. С. 158–159.
[45]. Там же. Т. 1. С. 266.
[46]. Там же. Записные книжки. Часть 2. С. 10–11.
[47]. Кувшинов Ф. К анализу рассказа Хармса «Гиммелькумов смотрел на девушку...» // «Странная» поэзия и «странная» проза: Филологический сборник, посвященный 100-летию со дня рождения Н. А. Заболоцкого. Новейшие исследования русской культуры. Вып. 3. М., 2003. С. 250–258.
[48]. Хармс Д. Т. 1. С. 87–92.
[49]. Там же. Т. 2. С. 163.
Благотворительность
Пригласить друзей
Поддержать проект
Партнеры JewishNet
