Директор Центра Чейза д-р Семен Гольдин — о старых и новых проблемах евреев Восточной Европы.
— Украино-еврейские отношения на всем протяжении истории не отличались безоблачностью. И то, что для одного народа было торжеством национального духа, например, Гайдаматчина или Колиивщина, для другого стало национальной трагедией. Насколько это вписывалось в общий восточноевропейский контекст?
— История украино-еврейских отношений далека от идеальной, но и особый драматизм ей не присущ. Надо учесть, о каком регионе идет речь и вспомнить, что происходило между украинцами и поляками, чехами и немцами, поляками и литовцами, румынами и венграми… Поэтому нельзя сказать, что украино-еврейские отношения выбиваются из общей восточноевропейской картины исключительным накалом страстей.
Национальные нарративы сталкиваются не только у украинцев и евреев, и не обязательно это происходит вследствие восстаний и войн.
Прислушавшись к литовскому нарративу, мы узнаем, как уничтожили национальную элиту, полностью ассимилировав ее в польскую культуру и превратив литовцев в крестьянский, неграмотный народ.
Отец чешской историографии Франтишек Палоцкий строит всю свою концепцию национальной истории на сопротивлении чехов-славян германскому экспансивному духу на протяжении 1000 лет. Гайдаматчина или Хмельнитчина были хоть и кровавыми, но эпизодами, у Палоцкого же речь идет о тысячелетней атаке на целый народ.
— Наверняка были и моменты, когда еврейские и украинские национальные интересы совпадали…
— В этой связи прежде всего вспоминается попытка украино-еврейского компромисса в ходе создания украинской независимой державы в 1917 году. Но в терминах национальных нарративов это вряд ли можно анализировать. Лидерам, действительно, удалось найти общий язык, в реальности же произошла кровавая вакханалия, не имеющая никакого отношения к договорам, коалиционным правительствам и т.п.
— Есть ли основания на ваш взгляд, говорить о каком-то особом украинском антисемитизме? Чем вообще отличался антисемитизм в юго-западных губерниях империи от антисемитизма великорусского?
— Юго-Западные губернии были оплотом русского национализма. Между революцией 1905 года и Первой мировой войной здесь процветали наиболее массовые черносотенные организации, выходили соответствующие газеты, были влиятельны такие структуры, как Киевский клуб русских националистов. Поэтому называть русский национализм Юго-Западного края украинским антисемитизмом — это оксюморон. Его вожди не считали себя украинцами, воевали с украинской национальной идеей, считали, что сознательные украинцы сговорились с евреями, чтобы ослабить Россию и т.д. Поэтому мы их очень обидим, определив как украинских антисемитов. Это великодержавный шовинизм, особенно активный в пограничных районах — районах конфликтов и схватки разных национальных проектов. Понятно, что у русского национализма была внушительная народная поддержка — тысячи людей состояли в черносотенных организациях, жертвовали деньги на движение и т.п. Но можно ли это считать проявлениями украинского антисемитизма?
Украинский национальный проект, безусловно, продвигали и люди, не любившие евреев, но никто из них по агрессивности даже не приближался к русским националистам, которые часто были этническими украинцами, как Анатолий Савенко или Всеволод Демченко. Они именовали себя малороссами и были антисемитами, но называть их украинскими антисемитами по меньшей мере странно.
— А что можно сказать о ситуации на Западной Украине, входившей до Первой мировой в состав Австро-Венгрии, а потом Польши?
— Украинское движение и там не отличалось однородностью, и на Западной Украине встречались лидеры и организации, не жаловавшие евреев. Но по сравнению, например, с чешским национальным движением, украинский проект в Галиции не носил антисемитский характер. Развивавшийся в этом регионе польский интегральный национализм в гораздо большей мере видел в евреях врагов, чем украинский. Нам известен хрестоматийный пример союза между украинцами и евреями на выборах 1907 года в Рейхсрат, когда соглашение о взаимной поддержке помогло и евреям-сионистам и украинским партиям провести своих кандидатов — это был союз, направленный против польского национализма.
— Роль евреев в революции сильно преувеличена? Это попытка найти козла отпущения в империи, которая была беременна социальным взрывом? И хотя история не знает сослагательного наклонения, могла ли еврейская эмансипация замедлить процесс радикализации общества?
— У «революционности» евреев много причин, в том числе неполитических. Например, демографический взрыв в XIX веке, который привел к социальному дисбалансу. Взрыв этот затронул не только евреев, но черта оседлости усугубляла демографическое давление. В обществе внезапно перестали умирать дети, огромное количество младенцев выживало, всем им нужно было найти свое место в жизни — это нормальный демографический переход от традиционного к современному обществу, всегда чреватый дисбалансом. У евреев он выразился в повышенной вирулентности, когда образованная, но безработная молодежь готова ухватиться за быстрые патенты решений. Нечто подобное происходит сегодня в Египте. Многим евреям революция дала возможность совершенно нового старта. Что касается радикализации, то отсутствие эмансипации — лишь видимый повод, на самом деле причины могли быть гораздо глубже. И это касается не только России, в начале XX века евреи активно участвовали во всех революционных движениях Европы, в том числе и в странах, где они добились равноправия...
— Одна из ваших лекций называется «Евреи СССР — пример социалистической нации». В этом нет и тени иронии? Как нашим дедам удалось так быстро модернизироваться?
— Несколько схематично я бы выделил здесь два процесса:
Поэтому евреи, уезжающие на Магнитку или поступающие в военное училище, чтобы стать красными командирами — это одна история. Другая история — это евреи, заканчивающие учительские техникумы на идиш, создающие еврейские колхозы, работающие письмоводителями в еврейских судах.
Обе тенденции часто пересекались, хотя гораздо успешней шел процесс растворения евреев внутри большой социалистической нации. Уже в 1930-е годы евреи из бывшей черты оседлости, обосновавшиеся в Москве, Ленинграде, Свердловске, не очень интересовались еврейской культурной жизнью. Молодое поколение советских евреев хотело быть советскими людьми, а не смотреть спектакли Михоэлса — ленинградские гастроли Михоэлса в 1930-е годы провалились. Потому что сотни тысяч евреев предпочитали спектаклям на идиш оперу по-русски. И процент смешанных браков среди них был такой, как у евреев Чикаго в конце 1970-х годов.
При этом оставалось огромное количество евреев советизированных, но находивших некий компромисс между традиционной и советской еврейской жизнью. И они как раз наиболее пострадали во время Катастрофы. А наши деды, переставшие говорить на идиш, у которых, кроме имен, не осталось никаких следов еврейского происхождения, — эта группа оказалась превалирующей.
— А что в это время происходило в Восточной Европе? Какие процессы переживали еврейские общины Польши, Чехословакии, Румынии в межвоенный период?
— Если одним словом — разные. В одной только Чехословакии существовало несколько типов еврейских общин — были германизированные евреи Праги, чешские евреи, частично мадьяризированные евреи Словакии, особая группа — евреи Закарпатья...
На уровне обобщений можно сказать, что в Восточной Европе параллельно шло два процесса: процесс национализации евреев, в рамках которого они из религиозной общины превращались в национальное меньшинство; процесс аккультурации в культуру национального государства — в Чехословакии евреи в массовом порядке стали овладевать чешским языком, в Польше началась бурная полонизация. Таким образом евреи превращались в группу с национальным самосознанием и в то же время все в большей мере аккультурировались в господствующую культуру.
— Д-р Гольдин, а удалось ли евреям новых восточноевропейских стран стать частью политической нации? Или заявления вроде «я — поляк» или «я — венгр» автоматически подразумевали «я — не еврей»?
— В каких-то странах понятие политической нации было свершившимся фактом, скажем в Венгрии, в других, например Польше, менее распространено. Но сегодня и в Польше вы не встретите граждан еврейского происхождения, не считающих себя поляками. И это не входит в противоречие с их еврейской идентификацией. До войны это вызывало гораздо больше вопросов, хотя и тогда было приемлемо, например, для Юлиана Тувима. Множество людей жили на этой линии компромисса.
Конечно, евреи чувствовали себя комфортней в наднациональных империях, но когда мир разделился на национальные государства, они быстро аккультурировались и были заинтересованы, чтобы стать патриотами своей страны и вносить вклад в ее развитие.
— Почему в массе своей еврейское население Восточной Европы проигнорировало идеи сионизма? Алия Грабского составила менее 70 тыс. человек, в одной Варшаве жили тогда 350 000 евреев...
— Собственно, никто и не ожидал, что миллионы людей поднимутся в Палестину, в том числе сами сионисты. В 1920-30-е годы речь шла о халуцим, которые прошли специальную подготовку, умеют обрабатывать землю, стрелять, готовы к трудностям жизни в Эрец Исраэль. Сионисты были очень влиятельной группой в еврейской общине и пользовались широчайшей поддержкой, в том числе финансовой. Во многих странах были, скажем так, сионистские регионы, в Румынии, например, это Бессарабия и Буковина. Сионисты были очень сильны в Литве, в Латвии, во многих регионах Польши. Традиционно они были менее влиятельны в Венгрии и Чехословакии, хотя и в Чехии сионизм пользовался поддержкой интеллектуальной элиты.
— Как вы полагаете, с чем связана своеобразная мода у молодых американских, да и израильских евреев на ашкеназское наследие своих предков?
— Дело в том, что выросло поколение, для которого уничтоженный еврейский мир уже не так сильно ассоциируется с травмой Катастрофы, и их безумно интересует, как жили их бабушки-дедушки. Что представляли собой эти местечки, как выглядела эта жизнь.
С другой стороны возникла мода на еврейское прошлое в странах и городах, где евреев уже почти нет — в Кракове и Праге на этом построена целая туристская индустрия. В этой консервации остатков еврейского присутствия я не вижу ничего плохого, наоборот, рассматриваю, как попытку выстроить историческую память. Кстати, в Украине этого не происходит, украинское наследие пока не включает еврейский компонент…
— Как вы думаете, почему?
— Потому что украинцы еще совершенно не уверены в отношении и своего прошлого, и своего настоящего, и своего будущего. Здесь пока не до евреев, еще идет выяснение отношений внутри самой украинской нации. Но в принципе украинская историческая память должна включать в себя еврейскую, русскую, польскую и множество других составляющих. И было бы здорово, если бы это как-то отражалось в политике сохранения памятников, в школьных программах, университетских курсах и т.д.