Я сижу в кафе, на веранде, на дощатом табурете, на оживленном тель-авивском перекрестке и пью шнапс. Восседаю перед снующими машинами, мопедами, собаками на поводке, людьми без поводка и одинокой птицей. Запах моря не перебивает запах шнапса, но дополняет его. Коктейль приобретает некую завершенность. О шнапсе мне впервые рассказал дедушка, воспитанный в лучших венских традициях еврейского местечка. Об израильском берегу моря, раскаленном песке и неприкаянных зонтиках, которые не защищают ни от солнца, ни от Бога – он же. И вот я здесь, а он там, в своей маленькой Австро-Венгрии, уместившейся в двухкомнатной киевской хрущевке. И мне грустно, и тревожно, но я скоро приеду к нему, разменявшему десятый десяток, и он споет моему сыну, своему правнуку, колыбельную на идиш, которую пели ему, и мы пропустим по рюмочке шнапса. Я сижу в кафе, на веранде, на дощатом табурете, изучаю картинки на дне стакана. Перекресток потух, только тени Шагала уплывают куда-то вдаль. Я улыбаюсь им вслед и прошу счет.
1000 знаков